14

 

 

Каждый человек, появляющийся в твоей жизни, все события, которые с тобой происходят, — все это случа­ется с тобой потому, что это ты притянул их сюда.

И то, что ты сделаешь со всем этим дальше, ты вы­бираешь сам.

 

— Разве тебе никогда не бывает одиноко, Дон?

Мы сидели в кафе, в городке Рейперсон, штат Огайо, когда мне пришло в голову спросить его об этом.

— Странно, что ты...

— Ч-ш-ш, — сказал я, — я не закончил свой вопрос. Разве тебе никогда не бывает хоть чуточку одиноко?

— То, что ты думаешь...

— Подожди. Вот эти люди, мы видим их всего несколь­ко минут. Изредка мелькает в толпе лицо, какая-нибудь красивая женщина, и мне хочется остановиться и сказать ей «хелло», просто застыть и не двигаться, и поболтать нем­ножко. Но десять минут полета с ней или без нее, и я уле­таю в Шелбивилл, чтобы никогда больше ее не увидеть. Мне одиноко. Но я думаю, что не смогу найти настоящих друзей, раз я сам непостоянен.

Он молчал.

— Или смогу?

— Теперь мне можно говорить?

— Пожалуй, да.

Гамбургеры в этом кафе подавали завернутыми в тон­кую пергаментную бумагу, и когда вы ее разворачивали, оттуда высыпались маленькие кунжутные семечки, ма­ленькие бесполезные семечки, но гамбургеры были хоро­шие. Некоторое время он ел молча, я тоже, думая о том, что он мне ответит.

— Так вот, Ричард, мы — магниты, понимаешь? Нет, не то. Не магниты. Мы — только железо, обернутое медной проволокой, и как только нам нужно намагнитить себя, мы можем это сделать. Пропуская свое внутреннее напряже­ние через проволоку, мы можем привлечь все то, что нам нужно привлечь. Магнит не беспокоится о том, как он ра­ботает. Он сам по себе, и посредством своей природы он притягивает одни вещи, а другие оставляет.

Я доел жареную картошку и хмуро посмотрел на него.

— Ты забыл сказать одну вещь — как я это делаю?

— А ты ничего не делаешь. Космический закон, пони­маешь? Подобное притягивает подобное. Просто будь тем, что ты есть, — спокойным, чистым, ясным. Все происходит автоматически. Если мы спрашиваем себя каждую минуту, действительно ли это нужно делать, если делаем только тогда, когда мы отвечаем себе «да», — это автоматически отталкивает тех, кому нечему научиться у тех нас, которы­ми мы теперь являемся, и притягивает тех, кто может нау­читься, и мы тоже можем научиться у них.

— Но в это нужно очень сильно верить, а тем временем ты становишься чертовски одиноким.

Он странно посмотрел на меня поверх своих сосисок.

— Вздор это насчет веры. То, что нужно, — это вообра­жение.

Он очистил стол между нами, отставив солонку, жа­реную картошку, кетчуп, вилки и ножи. Мне стало интерес­но, что же произойдет, что материализуется здесь, прямо перед моими глазами.

— Если у тебя есть воображение вот с это кунжутное семечко, — он положил семечко, взятое для примера, на середину чистого пространства стола, — для тебя нет ниче­го невозможного.

Я посмотрел на семечко, потом на него.

— Хоть бы вы, мессии, собрались и договорились. Я-то думал — если весь мир против меня, то надо уповать на веру.

— Нет. Когда я работал, я хотел это исправить, но это была бы долгая и тяжелая борьба. Две тысячи лет назад, пять тысяч — у них не было слова для воображения, а вера — это было лучшее, что мессии могли придумать для весь­ма торжественно настроенной кучки последователей, жаж­давшей святости. Кроме того, у них не было кунжутных семечек.

Я точно знал, что у них были кунжутные семечки, но позволил ему соврать.

— От меня ожидается, что я воображу себя намагничен­ным? Я воображаю, что в Таррингтоне, штат Иллинойс, в толпе на выгоне появляется некая мудрая мистическая да­ма, да? Это я могу сделать, но и только. Это просто мое воображение.

Он в отчаянии возвел очи к небу, которое в тот момент было представлено потолком из белой жести и холодным неоновым освещением кафе «Эм и Эдна».

— Просто твое воображение? Конечно. Этот мир — твое воображение, ты забыл? ГДЕ ТВОИ МЫСЛИ — ТАМ ТВОЙ ОПЫТ. КАК ЧЕЛОВЕК МЫСЛИТ — ТАКОВ ОН САМ. ТО, ЧЕГО Я БОЮСЬ, — ПРИХОДИТ КО МНЕ; ПО­ДУМАЙ И РАЗБОГАТЕЕШЬ; ТВОРЧЕСКАЯ ВИЗУАЛИ­ЗАЦИЯ РАДИ РАЗВЛЕЧЕНИЯ И ПОЛЬЗЫ; КАК НАЙТИ ДРУЗЕЙ, БУДУЧИ ТЕМ, ЧТО ТЫ ЕСТЬ! Твое воображе­ние не изменит Сущее ни на йоту, нисколько не подейству­ет на реальность. Но мы ведь говорим о киномирах и киножизни, о времени братьев Люмьер, жизни тайн, каждая се­кунда которой — это иллюзия и воображение. Все мечты с символами, которые мы, бодрствующие сновидцы, вызы­ваем в воображении для самих себя.

Он расположил свою вилку и нож в одну линию, как будто строил мост от себя ко мне.

— Тебе интересно, что говорят твои сны? Так ты просто взгляни на факты твоей бодрствующей действительности и спроси, что они означают. Ты и твои самолеты, каждый раз, когда ты оборачиваешься.

— Ну, ладно, Дон. — Мне хотелось, чтобы он снизил темп и не вываливал на меня все сразу. Миля в минуту — это слишком много для новых идей.

— Если бы ты видел во сне самолеты — что бы это означало для тебя?

— Что ж, свободу. Самолетные сны — это бегство, по­лет к освобождению от себя самого.

— Как явственно ты хочешь этого? Пробуждение от сна — это то же самое, что и твое желание освободиться от всего, что тебя тянет назад, — от рутины, от власти, скуки, силы, притяжения. Ты не понял только одного — что ты уже свободен и всегда был свободен. Если бы у тебя было воображения в несколько кунжутных семян, ты был бы верховным господином своей жизни Волшебника.

— Только воображение! Что ты говоришь?

Время от времени официантка, вытирая посуду, с удив­лением поглядывала на него, любопытствуя, кто бы это мог произносить такие странные вещи.

— Так тебе никогда не бывает одиноко, Дон?

— Если только мне этого хочется. У меня есть друзья в другом измерении, которые временами бывают со мной, У тебя тоже.

— Нет, я имею в виду это измерение, этот воображае­мый мир. Покажи мне, что ты имеешь в виду, представь маленькое чудо этого магнита... Я очень хочу научиться этому...

— Ты покажешь мне, — сказал он. — Чтобы принести что-то в свою жизнь, вообрази, что это уже здесь.

— Вроде чего? Мою прекрасную леди?

— Все, что угодно. Леди потом. Что-нибудь маленькое для начала.

— Мне надо начинать практику прямо сейчас?

—Да.

— О'кей... ГОЛУБОЕ ПЕРО.

Он беспомощно взглянул на меня.

— Ричард, голубое перо?

— Ты говорил, что леди недостаточно мала. Он пожал плечами.

— Прекрасно. Голубое перо. Вообрази перо. Визуализируй его, каждую линию, каждый краешек, кончик, Y-образное разделение там, где оно разорвано, пушок вокруг ствола. Всего минуту. Потом отпусти его.

Я на минуту закрыл глаза и увидел в уме образ — пять дюймов длиной, радужно-голубой, серебристый по краям. Яркое чистое перо, парящее там, в темноте.

— Окружи его золотистым светом, если хочешь. Обыч­но его применяют при целительстве, но так же действует и в магнетизации.

Я окружил свое перо золотистым сиянием.

— О'кей.

— Вот так. Теперь можешь открыть глаза.

Я открыл глаза. — Где мое перо?

— Если оно было у тебя ясным в твоей мысли, то оно уже в этот момент валится на тебя, как грузовик Мака.

— Мое перо? Как грузовик Мака?

— В переносном смысле, Ричард.

Весь этот день я ждал появления пера, но оно не пока­зывалось. Настал вечер. Мы обедали горячими сандвичами с индейкой, когда я увидел его — картинка и надпись на пакете молока: УПАКОВАНО ДЛЯ МОЛОЧНОЙ ФЕРМЫ СКОТТА ФИРМОЙ «ГОЛУБОЕ ПЕРО», БРАЙАН, ОГАЙО.

— Дон, мое перо!

Он взглянул и пожал плечами.

— Я думал, тебе нужно настоящее перо.

— Что ж, для новичков можно любое перо, правда?

— Ты просто видел перо или держал его в руках?

— Просто.

— Тогда понятно. Если ты хочешь быть с тем, что при­тягиваешь, тебе нужно помещать себя самого в эту картин­ку. Извини, я тебе не сказал этого.

Странное неведомое чувство. Сработало! Я сознательно притянул свою первую вещь.

— Сегодня — перо, — сказал я. — Завтра — мир!

— Будь осторожен, Ричард, — сказал он. — Не то по­жалеешь...

 

 

 

 

 

 

15

 

 

Истина, которую ты изрекаешь, не имеет ни прошло­го, ни будущего. Она есть, и это все, что ей нужно.

Я лежал на спине под Флитом, вытирая масло с нижней части фюзеляжа. Каким-то образом мотор теперь выбрасы­вал меньше масла, чем прежде.

Шимода прокатил своего пассажира, затем подошел и сел на траву рядом со мной.

— Ричард, как ты надеешься поразить мир, когда все вокруг, все зарабатывают себе на жизнь, а ты безответс­твенно ездишь повсюду и катаешь пассажиров? — Он сно­ва проверял меня. — Вот вопрос, который не раз вставал перед тобой.

— Ну что ж, Дональд. Часть первая. Я существую не для того, чтобы поразить мир. Я существую для того, чтобы прожить свою жизнь так, чтобы она сделала меня счаст­ливым.

— О'кей. Часть вторая?

— Часть вторая. Любой свободен делать все, что ему захочется, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Часть третья. Ответственный — это способный отвечать, способный от­вечать за тот способ жизни, который он выбирает. Сущест­вует, конечно, только одно существо, перед которым мы должны отвечать, и это?..

— Мы сами, — сказал Дон, отвечая воображаемой тол­пе искателей истины, якобы сидящих вокруг.

— Нам нет нужды держать ответ даже перед самими собой, если нам не хочется... Нет ничего плохого в том, чтобы быть безответственным. Но большинство из нас по­лагает более интересным знать, почему мы делаем именно такой выбор — выбираем ли мы наблюдать за птичкой или наступать на муравья, или ради денег работать над чем-то, чего мы, пожалуй, не хотели бы делать. — Я слегка помор­щился. — Не слишком ли это длинный ответ?

Он кивнул:

— Длинноват.

— О'кей... Как ты надеешься поразить мир...

Я выкатился из-под самолета и некоторое время отды­хал в тени под крыльями.

— Как я позволяю миру жить по его выбору, так и себе позволяю жить по своему выбору.

Он одарил меня счастливой и гордой улыбкой.

— Сказано словно настоящим Мессией! Просто, прямо, легко цитировать и непонятно до тех пор, пока только кто-нибудь не потратит времени на то, чтобы внимательно по­думать об этом.

— Испытай меня еще раз, Дон. — Было восхитительно следить за тем, как работает мой ум, когда мы занимались этим.

— Учитель, — сказал он, — я хочу, чтобы меня любили. Я добр и поступаю с людьми так, как я хотел бы, чтобы поступали со мной, но все равно у меня нет друзей, и я совсем один. Как ты ответишь на такой вопрос?

— Попался, — сказал я. — Не имею ни малейшего пред­ставления, что тебе сказать.

— Что?

— Хоть немножко юмора, Дон, чтобы оживить вечерок. Безвредная смена аллюра.

— Лучше тебе хорошенько поостеречься в том, как ты оживляешь свой вечерок. Проблемы — это тебе не шуточ­ки и не игры для людей, которые приходят к тебе, если они только не являются сами высоко возвысившимися, а тогда они и сами — мессии. Тебе даются ответы, поэтому изволь их высказывать. Попробуй эту чушь с «попался» — и ты увидишь, как быстро толпа может сжечь человека на кост­ре.

Я гордо выпрямился.

— Искатель, ты приходишь ко мне и ищешь ответа, и да будет дан тебе ответ. Золотое правило не действует. Как тебе понравится встретиться с мазохистом, который посту­пал бы с другими так, как он хотел бы, чтобы поступали с ним? Или с поклонником Крокодильего Бога, который жаждет заживо быть брошенным в омут? Даже Самаритя­нин, с которого все началось, — что заставило его думать, что человек, которого он нашел лежащим у дороги, хочет, чтобы ему на раны лили масло? Что, если этот человек ис­пользовал эти тихие минуты, чтобы исцелить себя духовно, наслаждаясь брошенным ему вызовом?

Для меня то, что я говорил, звучало убедительно.

— Даже если заменить правило на: ПОСТУПАЙ С ДРУГИМИ ТАК, КАК ОНИ ХОТЯТ, ЧТОБЫ С НИМИ ПОСТУПАЛИ, мы не сможем знать, как кто-то, кроме нас самих, хочет, чтобы с ними поступали. Так что правило звучит, если применять его честно, следующим образом: ПОСТУПАЙ С ДРУГИМИ ТАК, КАК ТЕБЕ ПОИСТИНЕ ХОЧЕТСЯ ПОСТУПАТЬ С ДРУГИМИ. Встречай мазо­хиста этим правилом, и тебе не придется стегать его кнутом только потому, что ему так хочется. А так же от тебя не потребуется бросать того поклонника крокодилам. — Я взглянул на него. — Слишком многословно?

— Как всегда, Ричард, ты потеряешь 90% своих слуша­телей, если не научишься сокращать!

— Ну и что плохого в потере 90% моих слушателей, Дон? Что плохого в том, чтобы потерять всех моих слуша­телей? Я знаю то, что знаю, и говорю то, что говорю! А если это плохо, тогда это просто слишком плохо. Прогулка на самолете — три доллара наличными!

— Знаешь что? — Шимода встал, отряхивая свои синие джинсы от соломы.

— Что? — спросил я обидчиво.

— Ты только что сдал экзамен. Как ты себя чувствуешь в роли Учителя?

— Чертовски расстроен.

Дональд Шимода взглянул на меня со своей мимолет­ной улыбкой.

— Привыкай, — сказал он.

 

 

Главы 16 и 17