16

 

 

Вот тест, чтобы узнать, закончена ли твоя миссия на Земле: ЕСЛИ ТЫ ЖИВ — ТО НЕТ.

Хозяйственный магазин, как водится, длинный-пред­линный, полки, уходящие куда-то в бесконечность... Я ушел далеко в сумрачную глубину хозяйственного магази­на Хейворда в поисках гаек и болтов 3/8 дюйма и гаечных ключей для хвостовых костылей Флита. Пока я искал, Шимода терпеливо бродил по магазину, поскольку ему тут ни­чего не было нужно. Вся экономика, подумал я, пошла бы прахом, если бы все были похожи на него, производя себе все, что нужно, из мыслеформы и из ничего, и чинили бы вещи без запасных частей и без труда.

Наконец я разыскал полдюжины нужных мне болтов и направился с ними назад к прилавку, где стоял владелец магазина и играла тихая музыка. «Зеленые рукава». Эта ме­лодия для меня постоянно была напоминанием о счастье с самого детства. Сейчас ее исполняли на лютне, она звучала из какого-то скрытого проигрывателя... Странно услышать эту мелодию в городишке с населением 400 человек.

Оказалось все-таки, что это странно и для Хейворда, потому что это был никакой не проигрыватель. Владелец сидел на деревянном табурете и слушал, прислонясь к при­лавку, как мессия играет мелодию на дешевой шестиструн­ной гитаре, снятой с полки. Это была чудесная музыка, и я стоял тихо, платя свои 73 цента, снова зачарованный ею. Может, виной тому было чуть металлическое звучание де­шевого инструмента, но в ней был какой-то смутный отз­вук Англии прошлых веков.

— Дональд, это прекрасно! Я и не знал, что ты умеешь играть на гитаре!

— Неужели? Тогда представь себе, как кто-нибудь под­ходит к Иисусу и протягивает ему гитару, а тот сказал бы ему: «Я не умею играть на этом». Неужели бы он сказал такое?

Шимода положил гитару на место и вышел вместе со мной на солнечный свет.

— Или кто-нибудь проходил бы мимо, говоря по-рус­ски или по-итальянски, что ты думаешь, какой-нибудь Мастер, стоящий своей ауры, не знал бы, что он говорит? Или если бы ему нужно было починить дизельный трактор, или управлять самолетом, — он не смог бы это сделать?

— Так ты что, знаешь все?

— Конечно, и ты тоже. Я просто знаю, что я знаю все.

— И я мог бы так же играть на гитаре?

— Нет, у тебя был бы свой собственный стиль, отлич­ный от моего.

— Как я могу сделать это? — Я не собирался бежать назад и покупать гитару, мне просто было любопытно.

— Просто откажись от всех запретов и ограничений, а также от веры в то, что ты не умеешь играть. Дотронься до вещи так, словно она часть твоей жизни, и так оно и есть. Знай, что для тебя играть хорошо — это нормально, и позволь своему подсознательному «я» взять верх над пальца­ми, и играй.

Я где-то читал об этом, о гипнотическом обучении, где ученикам говорят, что они мастера искусства, и они игра­ют, рисуют и пишут как мастера искусства.

— Дон, трудно отказаться от знания того, что я не умею играть на гитаре.

— Тогда тебе трудно будет играть на гитаре. У тебя на это уйдут годы практики, прежде чем ты позволишь себе делать это правильно, прежде чем твой высокосознатель­ный ум скажет тебе, что ты страдал достаточно и заработал право играть хорошо.

— Почему же мне не нужно было долго учиться, чтобы научиться летать? А ведь предполагается, что это трудно, но я схватывал все на лету.

— Ты хотел летать?

— Ничего другого я не хотел! Больше всего на свете! Я смотрел вниз на облака и на утренние дымки, поднимаю­щиеся прямо вверх, в тишину, и я мог видеть... О, я понял. Ты хочешь сказать, что я никогда не чувствовал того же в отношении гитары, так ведь? И это пронизывающее меня ощущение говорит мне, Дон, что именно так ты и научился летать. Ты просто однажды забрался в кабину Тревл Эйр и повел его. Хотя раньше ты никогда не бывал в самолете.

— Надо же, да ты интуитивен!

— Ты ведь не проходил испытаний для получения ли­цензии? Нет, подожди. У тебя даже лицензии нет, правда? Обычной летной лицензии?

Он посмотрел на меня, с каким-то намеком на улыбку, словно я подначивал его показать мне лицензию, а он знал, что может ее показать.

— Ты имеешь в виду такой листок бумаги, Ричард? Что-то вроде прав?

— Да, листок бумаги.

Он не полез в карман и не стал вытаскивать бумажник. Он просто открыл свою правую ладонь, и там была лицен­зия. Словно он ее так и носил всегда, ожидая, что я задам этот вопрос. Она не была выцветшей или помятой, даже не была сложена пополам, и я подумал, что десятью секунда­ми раньше ее вообще не существовало в природе.

Но я взял ее и рассмотрел. Это было официальное лет­ное удостоверение с печатью Министерства транспорта и — Дональд Уильям Шимода, адрес в Индиане, имеющий право водить гражданские самолеты — одно- и многомес­тные, грузовые и планеры.

— А на вождение амфибии и вертолета у тебя нет прав?

— Будут, если понадобится, — сказал он так загадочно, что я расхохотался раньше, чем он. Человек, подметавший тротуар перед Международным Бюро Урожая, посмотрел на нас и тоже улыбнулся.

— А как же я? — сказал я. — Мне нужны права транс­портного летчика.

— Тебе придется подделывать свои собственные ли­цензии, — сказал он.

 

 

 

 

 

 

17

 

 

В радиобеседе Джеффа Сайка я увидел Дональда Шимоду таким, каким никогда не видел его прежде. Шоу начина­лось в 9 вечера и должно было продолжаться до полуночи в комнатушке не больше часовой мастерской, где все стены были увешаны циферблатами, полками с катушками ком­мерческих передач и везде блестели какие-то кнопки и ру­коятки.

Сайк начал передачу с вопроса, есть ли что-нибудь не­законное в том, чтобы летать по стране на старинном само­лете и катать пассажиров.

Ответ на это такой: нет, в полетах по стране нет ничего незаконного, потому что самолеты инспектируются так же тщательно, как и любой реактивный транспорт. Они безо­паснее и мощнее большинства современных самолетов это­го класса, и все, что нужно, — это права на вождение и разрешение владельца участка. Но Шимода сказал совсем иное.

— Никто не может, Джефф, помешать нам делать то, что мы хотим, — сказал он.

Что ж, это верно, но это не та практика, которая требу­ется, когда беседуешь с радиоаудиторией, которой инте­ресно узнать, что происходит с летающими по стране само­летами. Минуту спустя после того, как он это сказал, на столе у Сайка зажглась лампочка прямого телефона.

— У нас вызов на первой линии, — сказал Сайк. — Говорите, мадам.

— Я на линии?

— Да, мадам, вы на линии, и ваш гость — мистер До­нальд Шимода, пилот. Говорите, вы на линии.

— Так вот, я хотела бы сказать этому парню, что не каждый должен делать то, что ему хочется делать, и что некоторым людям приходится зарабатывать себе на жизнь и иметь немножко больше ответственности, чем летать повсюду и устраивать карнавалы.

— Люди, которые работают, чтобы зарабатывать себе на жизнь, делают то, что они хотят, то, что им больше всего хочется делать, — сказал Шимода. — Точно так же, как люди, которые зарабатывают свой хлеб играючи...

— В писании сказано: «Потом и кровью будешь зараба­тывать свой хлеб и в печали будешь есть его».

— Мы свободны делать и это, если хотим.

— Делай то, что можешь! Мне так надоели люди, по­добные вам, которые говорят: делай то, что хочешь, делай то, что хочешь! Вы позволите всем одичать, и они разрушат мир. Посмотрите, что происходит с природой, с реками и океанами!

Она выдвинула ему пятьдесят различных доводов для ответа, и он все их отверг.

— Если мир разрушится, о'кей, — сказал он. — Сущес­твуют 50 миллионов других миров, из которых мы можем выбирать и создавать. Пока людям нужны будут планеты, у них будут планеты, на которых можно будет жить.

Едва ли это могло успокоить спрашивающую, и я взгля­нул на Шимоду удивленно. Он говорил, исходя из своей точки зрения, основанной на перспективе множества жиз­ней, учений, отклика на которые можно ожидать только от Учителя... Спрашивающая, естественно, предполагала, что дискуссия имеет дело только с одним этим миром, где на­чало —рождение, а смерть — конец. И он знал это. Почему он это отвергал?

— Все о'кей, не так ли? — сказал голос в телефоне. — В этом мире нет зла и нет греха вокруг нас? Вас это не беспокоит, не правда ли?

— Не о чем беспокоиться, мадам. Мы видим всего лишь одно маленькое пятнышко целого, которое есть жизнь, и эта одна крохотная частичка — обман. Все сбалансирова­но, и никто не страдает, никто не умирает без их согласия. Никто не делает того, чего не хочет. Нет добра и нет зла вне того, что делает нас счастливыми и что делает нас несчаст­ными.

Ничего из сказанного не делало леди из телефона сколь­ко-нибудь более покладистой.

— Откуда вы знаете все, что говорите? Откуда вы знае­те, что то, о чем вы говорите, — верно?!

— А я не знаю, что это верно, — сказал Шимода. — Я верю в это, потому что верить во все это — весело.

Я закрыл глаза. Он мог бы сказать, что испытал это, и это действует... исцеления, чудеса, практическая жизнь, ко­торая сделала его мышление верным и работающим. Но он не сказал этого. Почему?

Причина была. Глаза мои полузакрыты, почти вся ком­ната тонула в сером полумраке, только расплывчатый пу­шистый силуэт Шимоды, наклонившегося к микрофону, выделялся в пятне несильной лампы. Он говорил все это напрямик, не предлагая никакого выбора, не делая никаких попыток помочь бедным слушателям понять.

— Всякий, кто хоть что-нибудь дал миру, был божест­венно эгоистичной душой, живя ради своих лучших инте­ресов. Исключений нет.

Следующим, по мере того, как шла передача, позвонил мужчина.

— Эгоистичным? Мистер, вы знаете, что такое Антих­рист?

На секунду Шимода улыбнулся и расслабился. Было похоже, что он знает спрашивающего лично.

— Может быть, вы скажете мне? — спросил он.

— Христос сказал, что мы должны жить ради своих ближних. Антихрист говорит, чтобы мы были эгоистичны, жили для себя, а остальные пусть катятся к черту.

— Или к Богу, или куда-нибудь еще, куда захотят. Как вы думаете, что бы тогда случилось?

— Мистер, вы очень опасны, вы знаете это? Если все, наслушавшись вас, начнут делать что хотят? Что тогда, по-вашему, случится?

— Я думаю, что, возможно, это была бы самая счастли­вая планета в этой части Галактики, — сказал Дональд.

— Я не уверен, мистер, что мне бы хотелось, чтобы мои дети слышали это — то, что вы говорите.

— А что хотят услышать ваши дети?

— Если мы свободны делать все, что нам хочется, тогда я волен выйти в поле со своим дробовиком и разрядить его в вашу глупую голову!

— Конечно, вы вольны сделать это.

Послышался сильный щелчок. Где-то в городе был по меньшей мере один сердитый человек. И не он один, и сер­дитые женщины тоже звонили по телефону, каждая кнопка на табло зажигалась и мигала.

Не следовало поступать таким образом; он мог бы ска­зать то же самое иначе, никого не выводя из себя.

Сквозь меня просачивалось и просачивалось то же са­мое чувство, что и в Трое, когда толпа сорвалась с места и окружила его. Настало время, явно настало для нас время двигаться дальше.

Там, в студии, справочник мне не помогал.

Для того, чтобы жить свободно и счастливо, вы дол­жны пожертвовать скукой.

Это не всегда легкая жертва.

Джефф Сайк сказал всем, кто мы такие, и что наши са­молеты приземлились на поле Джона Томаса у шоссе но­мер 41, и что ночью мы спим под крылом самолета.

Я чувствовал эти волны гнева, исходящие от людей, опасающихся за мораль своих детей, за будущее американ­ского образа жизни, и ни то, ни другое не делало меня счастливым. Оставалось еще полчаса времени программы, а де­ла шли все хуже и хуже.

— Знаете ли, мистер, я думаю, вы — обманщик! — ска­зал очередной позвонивший.

— Конечно, я обманщик! Все мы в целом мире обман­щики —все мы притворяемся чем-то, чем не являемся. Мы ведь вовсе не тела, передвигающиеся по Земле, не атомы и не молекулы. Мы неубиваемые, неразрушимые идеи Суще­го, как бы сильно мы ни верили в смерть...

Он бы сам был первым, кто напомнил бы мне, что я волен уйти, если мне не нравилось то, что он говорит, и он бы рассмеялся над моими страхами перед жаждущей линча толпой с факелами у самолетов.

 

 

Главы 18 и 19