18

 

 

Не приходи в уныние при расставаниях. Прощание необходимо для того, чтобы вы смогли встретиться вновь.

А новая встреча, спустя мгновение или многие жиз­ни, несомненна для тех, кто является друзьями.

На следующий день, когда солнце уже стояло в зените, а желающих полетать все еще не было, мы стояли у крыла моего самолета.

— Помнишь, что ты сказал, когда узнал о моей пробле­ме — что никто не станет слушать, независимо от того, сколько бы я ни совершал чудес?

— Нет.

— А ты помнишь тот день, Ричард?

— Да, я помню тот день. Ты выглядел таким одиноким, как-то неожиданно. Я не помню, что я сказал.

— Ты сказал, что, если я зависим от того, интересует ли людей то, что я говорю, это значит, что мое счастье зависит от кого-то другого. Вот чему я пришел сюда научиться: неважно, есть у меня общение или нет. Я выбрал всю эту жизнь, чтобы поделиться с кем-нибудь тем, как устроен мир, и я точно так же мог бы избрать его, чтобы вообще ничего не сказать. Сущему не нужен я, Ричард, чтобы рас­сказать кому-то, как оно действует.

— Это само собой разумеется, Дон, сказать это тебе я мог бы давным-давно.

— Благодарю покорно, я нашел то, ради чего прожил эту жизнь, я закончил работу целой жизни, а он говорит: «Это само собой разумеется, Дон!»

Он смеялся, но одновременно был печален, и на этот раз я не понимал почему.

 

 

 

 

 

 

19

 

 

Мерой твоего невежества служит глубина твоего ве­рования в несправедливость и человеческую трагедию.

 

То, что гусеница называет Концом Света, Учитель называет бабочкой.

Слова, прочитанные мной в Справочнике предыдущим днем, были единственным предупреждением. В какую-то секунду это была маленькая нормальная толпа, ожидаю­щая полетов. Его самолет выруливал на стоянку поближе к ней, весь в вихре крутящегося пропеллера. Ничем не при­мечательная, добрая картина для меня, заливающего бен­зин в бак Флита, стоя на верхнем крыле. В следующую секунду раздался звук, словно разорвалась шина, и сама толпа разорвалась и побежала. Шина у Тревл Эйр была невредима. Мотор постукивал на холостых оборотах, как и за мгновение до этого, но в перкалевой обшивке в кабине пилота зияла дыра шириной в фут, а Шимода был прижат к другой стороне, голова его свесилась вниз, тело было не­подвижным, словно застигнутое внезапной смертью.

Прошло несколько тысячных долей секунды, чтобы бросить канистру и спрыгнуть с крыла, прежде чем я понял, что Дональда Шимоду застрелили, еще секунда, и я бегу. Это было похоже на любительский фильм. Человек с ружь­ем убегал прочь вместе с остальными, следом я, так близко, что мог бы достать его саблей. Теперь я помню, что он меня не интересовал. Я не был ни взбешен, ни поражен, ни испу­ган. Единственное, что имело значение, — как можно ско­рее добраться до кабины Тревл Эйра и поговорить с моим другом.

Было похоже на то, что в него попала бомба. Левая по­ловина его тела была сплошь кожа, тряпки, мясо и кровь, сочащаяся из массы чего-то алого. Его голова ударилась о зажигание в правом нижнем углу приборной доски, и я по­думал, что, если бы он пристегивался ремнями, его бы так не отбросило.

— Дон, ты в порядке? — Идиотские слова.

Он открыл глаза и улыбнулся. Его собственная кровь забрызгала ему все лицо.

— Ричард, как все это выглядит?

Я почувствовал огромное облегчение, услышав, что он разговаривает. Раз он может говорить, раз он думает, зна­чит, все будет в порядке.

— Ну что ж, дружище, если бы я не знал, кто ты такой, я бы сказал, что ты попал в серьезную историю.

Он не шевельнулся, только двинул чуть-чуть головой, и я вдруг испугался, больше его неподвижности, чем от этого месива и крови.

— Я не думал, что у тебя есть враги.

— У меня их нет. Это был... друг. Лучше, чем если... какой-нибудь бедняга... возненавидевший меня... навлек бы... всякие беды... в свою жизнь... убивая меня.

Сиденье и боковые борта кабины были залиты кровью. Трудненько потом будет очистить Тревл Эйр, хотя сам са­молет не был сильно поврежден.

— Это должно было случиться, Дон?

— Нет, — слабо ответил он, едва дыша. — Но я думаю... мне нравится... драма...

— Что ж, давай приниматься за дело! Исцели себя! С этой толпой, которая направляется сюда, у нас будет масса хлопот с полетами!

Но пока я подбадривал его шутками, мой друг Дональд Шимода, несмотря на свое знание и понимание реальности, преодолел последний дюйм до приборной доски и умер.

В ушах у меня шумело. Мир опрокинулся, и я сосколь­знул с борта разорванного фюзеляжа в мокрую красную траву. Было такое ощущение, что вес Справочника в моем кармане перетянул меня набок, и, когда я стукнулся о зем­лю, он выскочил оттуда, и ветер медленно зашуршал его страницами. Неужто это кончается, думал я. Неужто все, что говорил Учитель, — это всего лишь слова, не могущие спасти его от первого же нападения какой-то бешеной со­баки на фермерском поле?

Мне пришлось прочесть трижды, прежде чем я смог по­верить словам на странице:

 

 

ВСЕ В ЭТОЙ КНИГЕ МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ОШИБКОЙ.

 

 

Эпилог