4

 

 

Где ты учился этому, Дон? Ты так много знаешь, а может, это мне просто кажется, что много. Ты действи­тельно знаешь много? И это все практика? Разве не надо специального обучения, чтобы стать Учителем?

— Тебе дают читать книгу.

Я повесил только что выстиранный шелковый шарф на расчалке и уставился на него: — Книгу?

—Руководство для Спасителя. Что-то вроде библии для Учителей. Здесь где-то есть экземпляр, если тебе инте­ресно.

— Да, да! Ты имеешь в виду настоящую книгу, которая говорит тебе?..

Он порылся немного в своих вещах в багажнике за пас­сажирским сиденьем и подошел ко мне с томиком в руках. Переплет книги был сделан из какого-то материала, похо­жего на замшу.

«КАРМАННЫЙ СПРАВОЧНИК МЕССИИ», было на­печатано черными буквами. «ПАМЯТКА ДЛЯ ПРОДВИ­НУТОЙ ДУШИ».

— Что ты имеешь в виду под «Руководством для Спаси­телей»? Тут написано: «Карманный справочник мессии».

—    Что-то вроде этого.

Он стал собирать вещи, разбросанные вокруг самолета, как будто решил, что пора двигаться дальше. Я перелистал книжку — собрание афоризмов и коротких советов.

Перспектива — пользуйся ею или отвернись от нее. Если ты обращаешься к этой странице, значит, ты за­бываешь, что происходящее вокруг не есть реальность. Подумай об этом.

Вспомни, откуда ты пришел и куда ты идешь, и прежде всего подумай о том, почему ты создал беспоря­док, в который сам попал.

Помни, что ты умрешь ужасной смертью. Это хоро­шая тренировка, и она тебе понравится, — тем больше, чем лучше ты запомнишь этот факт.

Однако прими свою смерть с серьезностью. Смеять­ся по пути к месту казни — это обычно бывает непонят­но для менее развитых существ, и они назовут тебя су­масшедшим.

— Ты читал о том, чтобы отказаться от перспективы, Дон?

— Нет.

— Тут сказано, что придется умереть ужасной смертью.

— Не обязательно. Зависит от обстоятельств и от того, как тебе по вкусу это обставить.

— А ты сам собираешься умереть ужасной смертью?

— Я не знаю. Не думаешь ли ты, что в этом не много проку, раз уж я бросил работу? Небольшого тихого вознесения было бы достаточно. Я решу через несколько недель, когда закончу то, ради чего я пришел.

То, как он временами разговаривал, я принимал за шут­ку и не знал тогда, что он всерьез говорил о нескольких неделях. Я снова углубился в книгу. Это было знание тако­го рода, которое могло понадобиться Учителю. Тут все бы­ло в полном порядке.

Учение — это лишь открытие того, что ты уже давно знаешь.

Совершение поступков — это демонстрация того, что ты действительно знаешь это.

Обучение—это напоминание другим, что они знают все так же хорошо, как и ты.

Все мы учащиеся — исполнители, учителя, обучаю­щиеся.

Твоя единственная обязанность в любое жизневремя — быть верным самому себе. Быть верным по отно­шению к кому бы или чему бы то ни было — не только невозможно, но и отличительный признак лжемессии.

Самые простые вопросы — самые сложные на са­мом деле. Где ты родился? Где твой дом? Что ты дела­ешь? Куда ты идешь? Думай об этом изредка, и понаб­людай за тем, как твои ответы будут изменяться.

Ты лучше всего учишь тому, чему тебе больше всего нужно научиться самому.

—Ты неестественно притих, Ричард, — сказал Шимода так, словно хотел поговорить со мной.

— Да, — сказал я, продолжая читать. Раз уж это была книга только для учителей, то я не хотел от нее отрываться.

Живи так, чтобы никогда не было стыдно, если что-то, что ты делаешь или говоришь, станет известно все­му свету, — даже если то, что станет известно, будет неправдой.

Твои друзья в первую же минуту, как вы встрети­тесь, будут знать тебя лучше, чем все прочие могли бы узнать тебя через тысячу лет.

Лучший способ избежать ответственности — это сказать: «Я за это отвечаю».

Я заметил в книге нечто странное.

— Дон, страницы не пронумерованы.

— Да, — сказал он. — Ты просто открываешь ее, и перед тобой то, в чем ты больше всего нуждаешься.

— Волшебная книга?

— Нет. Ты можешь это делать с любой книгой. Можно это делать со старой газетой, если читать ее достаточно внимательно. Разве ты не поступал так когда-нибудь: когда в голове у тебя какая-то проблема — ты открываешь лю­бую книгу и смотришь, что она говорит тебе?

— Нет.

— Ну что ж, попробуй как-нибудь. Я попробовал. Закрыл глаза и задал себе вопрос, что случится со мной, если я и дальше останусь с этим странным человеком. Забавно было быть с ним, но я не мог изба­виться от ощущения, будто что-то отнюдь не забавное ско­ро случится с ним, и мне бы не хотелось оказаться побли­зости, когда это произойдет. Думая об этом, все еще держа глаза закрытыми, я открыл книгу, и потом, уже открыв гла­за, прочел:

Тебя ведет по жизни заключенное в тебе веселое призрачное существо, радостная духовная сущность, полная жажды познания, которая и есть твое истинное «Я».

Не отворачивайся от возможного будущего, пока ты не уверен, что там нет ничего, чему бы ты смог научить­ся.

Ты всегда волен передумать и выбрать себе какое-нибудь другое будущее или какое-нибудь другое прош­лое.

Выбрать другое прошлое? В буквальном или в перенос­ном смысле, что бы это могло значить?

— Думаю, мой ум просто лукавит, Дон. Я не знаю, как это возможно для меня — выучить всю эту штуковину.

— Практика. Немного теории и масса практики, — ска­зал он. — Займет у тебя недели полторы.

— Полторы недели.

— Да. Поверь, что тебе известны все ответы, и ты их узнаешь. Поверь, что ты Учитель, — и ты становишься им.

— Я никогда не говорил, что я хочу быть каким бы то ни было учителем!

—    Верно, — сказал он, — не говорил.

Но я оставил книжку у себя, а он так и не попросил ее вернуть. Никогда.

 

 

 

 

 

 

5

 

 

Фермерам на Среднем Западе нужна хорошая земля для работы, для процветания. Так же она нужна и бродячим летчикам. Им нужно быть поближе к своим клиентам. Они должны найти поле недалеко от города, луг или поле, по­росшее травой или овсом, или скошенной пшеницей, и что­бы поблизости не было коров, которые могли бы объедать перкаль с самолетов; чтобы рядом была дорога для автома­шин, калитка в заборе для людей; поле должно быть распо­ложено так, чтобы самолету не приходилось пролетать слишком низко над каким-нибудь домом, оно должно быть достаточно ровным, чтобы машина не развалилась на час­ти, трясясь на ухабах со скоростью 50 км/час; оно должно быть достаточной длины, чтобы можно было безопасно взлетать и приземляться тихим летним днем; но главное, хозяин должен дать разрешение использовать его в течение дня.

Я думал обо всем этом, пока мы летели на север, сквозь субботнее утро, Мессия и я, а в тысячах футах под нами мягко уносились назад зелень и золото земли. Тревл Эйр Дональда Шимоды с шумом мчался сбоку от моего правого крыла, рассыпаясь солнечными зайчиками во все стороны своими зеркальными поверхностями. Чудесный самолет, подумал я, только крупноват, если настанут действительно трудные времена для гастролирования. Он может за один раз перевозить двух пассажиров, но зато и весит в два раза больше, чем Флит, и потому ему требуется большое поле для взлета и посадки. У меня когда-то был Тревл Эйр, но в конце концов я купил вместо него Флита, который мог по­меститься на пятачке, который легко можно было найти вблизи города. С Флитом я мог бы работать на 500-футо­вом поле, тогда как Тревл Эйр требовал для себя 1000-1300 футов.

Ты привязался к этому парню, думал я, привязывайся и к ограничениям его самолета. И уж конечно, как только я подумал об этом, я заметил вблизи городка чистенькое ма­ленькое поле, пастбище для коров, над которым мы как раз пролетали. Это было стандартное фермерское поле длиной 400 метров, разделенное на две части, — вторая половина была продана городу для игры в бейсбол.

Зная, что самолет Шимоды не может приземлиться здесь, я положил своего Флита на левое крыло, носом вверх, выключил мотор и стал спускаться на бейсбольное поле. Мы коснулись земли сразу за забором с левой стор­оны поля и поехали до полной остановки, так, что еще ос­талось место. Мне просто хотелось покрасоваться, пока­зать ему, что может Флит, если им управлять как следует.

Выхлоп дроссельного клапана развернул меня для но­вого взлета, но, когда я повернул, чтобы подняться в воз­дух, Тревл Эйр был уже тут как тут, весь готовый к спуску. Хвост опущен, правое крыло вверх, — он был похож на великолепного кондора, садящегося на траву.

Он летел так медленно и низко, что у меня зашевели­лись волосы на затылке. Я вот-вот стану свидетелем аварии. Если вы хотите удержать и приземлить Тревл Эйр на скорости по меньшей мере 60 м/с над забором, при том, что в 50 футах стоит еще один самолет, то это значит, что вы свернете его в мячик. Но вместо этого — был все тот же белоснежный с золотым биплан, остановившийся в возду­хе. Ну что ж, я-то ведь не хотел останавливаться, но он летел со скоростью не более 30 м/с, самолет, который, за­метьте, падает вниз при 60 м/с, остановился в воздухе и, как будто не дыша, опустился на траву тремя точками. Для по­садки ему потребовалась половина, ну, может, три четвер­ти пространства, которое понадобилось мне, чтобы поса­дить Флита.

Я просто сидел в кабине и смотрел, пока он выруливал и глушил мотор. Когда я тоже выключил мотор, все еще уставившись на него, он окликнул меня:

— Недурное поле ты отыскал! И к городу близко, прав­да?

Наши первые пассажиры, двое мальчишек на мотоцик­ле «Хонда», уже заворачивали к нам, чтобы выяснить, что происходит.

—Что ты хочешь этим сказать — «близко к городу?» — закричал я, все еще оглушенный шумом мотора.

— Так он же в половине квартала отсюда!

— Нет, не это! ЧТО ЭТО БЫЛО ЗА ПРИЗЕМЛЕНИЕ?! В Тревл Эйр-то? Как ты здесь приземлился?

Он подмигнул мне:

— Магия!

—Нет, Дон... правда! Я уже видел, как ты приземлился!

Он мог видеть, что я потрясен и не на шутку испуган.

— Ричард, ты хочешь знать ответы на вопросы о летаю­щих гаечных ключах, об исцелении всех болезней, о прев­ращении воды в вино, о хождении по воде и о посадке Тревл Эйр на площадку в сотню футов? Ты хочешь знать, как творить все эти чудеса?

Я почувствовал себя так, словно он направил на меня лазер.

— Я просто хочу знать, как ты здесь приземлился...

—Послушай! — закричал он через пространство между нами. — Что такое этот мир? И все в нем? ИЛЛЮЗИИ, Ричард! Каждая частица его —иллюзии! Неужели ты этого не понимаешь?!

Не было ни улыбки, ни подмигивания. Словно он был в ярости оттого, что я не знал этого давным-давно.

Мотоцикл остановился у хвоста самолета; вид у маль­чишек был такой, словно они тут же готовы были лететь.

— Да, — это все, что пришло мне в голову. — Ладно. Согласен на иллюзии.

Они насели на него, чтобы он их быстренько покатал, а мне оставалось только разыскать владельца поля и полу­чить разрешение на полеты с его пастбища.

Одно только можно сказать о взлетах и посадках Тревл Эйр в этот день: было похоже, что это поддельный Тревл Эйр. Будто на самом деле это был маленький Е-2 или вер­толет, переодетый в костюм Тревл Эйр. Во всяком случае, мне было гораздо легче принять невесомый полет гаечного ключа, чем оставаться спокойным при виде самолета, взмывающего в воздух с пассажирами на борту на скорости 40 километров в час. Одно — верить в левитацию, когда вы ее видите, и совсем другое — полностью поверить в чудо.

Я должен думать о том, о чем он говорил так просто. Иллюзии. Как-то раньше он говорил это же... Когда я был мальчиком и учился фокусам — цирковые волшебники го­ворили об этом! Они осторожно говорят нам: «Смотрите, то, что вы сейчас увидите, это не чудо, это на самом-то деле и не магия — это ИЛЛЮЗИЯ магии». Затем вытаскивают лоскут из грецкого ореха и превращают слона в теннисную ракетку.

В какой-то вспышке внутреннего озарения я вытащил из кармана «Справочник Мессии» и открыл его. Две фразы одиноко стояли на странице:

Не существует такой проблемы, в которой не было бы бесценного дара для тебя.

Ты создаешь себе проблемы, потому что эти дары тебе крайне необходимы.

Я не совсем знаю почему, но, прочитав это, я успокоил­ся. Мое замешательство исчезло. Я читал снова и снова, пока не смог повторить эти фразы с закрытыми глазами.

Городок назывался Троя, и пастбища там были для нас такими же хорошими, как и в Феррисе, где мы были до этого. Но в Феррисе у меня было ощущение спокойствия, а здесь в воздухе было какое-то напряжение, которое мне не нравилось. Полеты, которые для наших пассажиров были приключением, редкостным событием в жизни, для меня были обычным будничным делом, над которым сейчас на­висало облако странной тревоги. Моим приключением было то, что я летаю с этим странным чудаком... то невозмож­ное, что он делал со своим самолетом, и те странные вещи, которые он говорил, чтобы объяснить это.

Жители Трои были ошеломлены чудом полета Тревл Эйр не больше, чем был бы ошеломлен я, если бы в полдень вдруг зазвонил колокол, который не звонил вот уже шесть­десят лет... Они не знали, что-то, что происходит тут, было невозможно.

— Спасибо за полет! — говорили они. — И это все, чем вы можете зарабатывать себе на жизнь? Неужели вы нигде не работаете?

Или еще:

— Почему вы выбрали такое маленькое местечко, как Троя?

Или:

— Джерри, твоя ферма выглядит не больше коробки из-под башмаков!

У нас был хлопотливый день. Было очень много людей, которые хотели полетать, и нам предстояло заработать ку­чу денег. Однако что-то во мне все время шептало: удирай, удирай прочь от этого места. Прежде я не обращал на это внимания, и всегда сожалел об этом впоследствии.

Часа в три я остановил мотор и пошел за топливом. Я дважды сходил туда и обратно с двумя пятигаллонными канистрами и принес с бензоколонки Шелл автомобиль­ный бензин. И тут меня осенило — я ни разу не видел, чтобы Тревл Эйр заправлялся. Шимода не заправлял свой самолет, начиная с какого-то времени, еще до Ферриса, и к этому времени он уже налетал часов семь, начинался вось­мой, без единой капли бензина или хотя бы масла. Я знал, что он хороший человек и не причинит мне зла, но все-таки испугался. Как ни экономь, можно заставить Тревл Эйр ра­ботать самое большее пять часов. Но не восемь часов взле­тов и посадок.

Он все летал и летал, полет за полетом, пока я заливал бензин в центральный отсек своего бака и добавлял кварту масла в мотор. Из людей, ожидающих полетов, образова­лась очередь... и, похоже, ему не хотелось их разочаровы­вать.

Мне как-то удалось перехватить его, когда он помогал какому-то мужчине и его жене забираться в кабину. Я изо всех сил старался, чтобы мой голос казался небрежным и звучал как можно спокойнее.

— Дон, как у тебя с топливом? Не нужно ли тебе бензи­на? — Я стоял у крыла его самолета с пустой пятигаллонной канистрой в руке. Он посмотрел мне прямо в глаза и нахмурился, озадаченный, словно я спросил, не нужен ли ему воздух, чтобы дышать.

— Нет, — сказал он, и я почувствовал себя тупым первоклашкой на задней парте. — Нет, Ричард, мне не нужно бензина.

Я почувствовал раздражение. Все-таки я знаю кое-что о самолетных моторах и о топливе.

— Ну ладно, — рассердился я на него, — а как насчет урана?

Он засмеялся, и я сразу растаял.

— Спасибо, не надо. Я заправлял его в прошлом году.

И вот он уже в кабине, и улетел со своими пассажирами, совершив сверхъестественно медленный взлет.

Сперва мне захотелось, чтобы люди ушли домой, затем — чтобы мы убрались отсюда поскорее, потом у меня поя­вилось ощущение, что я должен убраться отсюда сей же час. Все, что мне хотелось, — это улететь и найти большое пустое поле подальше от какого то ни было города, и прос­то сесть и подумать, и записать все, что происходит, в свой журнал, и хоть как-то разобраться во всем этом. Я не сел в самолет, отдыхал, ожидая, пока приземлится Дон. Я подо­шел к его кабине, закрываясь от урагана, поднятого боль­шим пропеллером.

— Я налетался, Дон. Собираюсь отчаливать, призем­литься подальше от города и немного передохнуть. Славно было летать с тобой. Увидимся как-нибудь, о'кей?

Он и глазом не моргнул.

— Еще один полет, и полетим вместе. Там один парень ждет.

— Ладно.

Парень ждал в видавшем виды инвалидном кресле, про­ехав целый квартал до поля... У него был вид человека, словно смятого, вдавленного в сиденье какой-то огромной тяжестью, но он был здесь, потому что он хотел летать. Были и другие люди, человек сорок или пятьдесят; кто был в машине, кто на поле, и все они с любопытством наблюда­ли, как Дон втащит этого парня из кресла в самолет.

Он вообще об этом не думал.

— Хочешь лететь?

Человек в инвалидном кресле улыбнулся искривленной улыбкой и кивнул как-то боком.

— Ну так полетели, — сказал Дон тихо, как будто раз­говаривая с кем-то, кто давно ждал очереди и чье время принять участие в игре пришло. Если и произошло что-то странное в этот момент, то, оглядываясь назад, я могу ска­зать, что это была напряженная сила, с которой он говорил. Она не была нарочитой, это так, но это также была и коман­да, которая подразумевала, что человек встанет и заберется в самолет, и никаких отговорок. То, что случилось потом, было похоже на то, как если бы человек играл последнюю сцену в роли инвалида-калеки. С него свалилась огромная тяжесть, словно ее и не было. Это было похоже на инсце­нировку. Он сорвался с кресла и, поражаясь сам себе, чуть ли не бегом направился к Тревл Эйр. Я стоял совсем рядом и слышал, как он сказал:

— Что вы сделали? Что вы со мной сделали?!

— Ты полетишь или нет? — сказал Дон. — Цена три доллара. Деньги вперед.

— Лечу! — крикнул тот. Шимода даже не помог ему забраться в переднюю кабину, как он обычно делал с дру­гими пассажирами.

Те, кто был в машинах, вышли, среди наблюдающих быстрой волной пронесся гул, после чего наступила потря­сающая тишина. Человек не ходил с тех пор, как пятнад­цать лет назад его грузовик свалился с моста. И вот, словно ребенок, привязавший себе крылья из простыни, он прыгнул в кабину, скользнул на сиденье, излишне жестикули­руя, словно ему только что дали руки, которыми можно поиграть.

Прежде чем кто-либо успел заговорить, Шимода отк­рыл до отказа дроссельную заслонку, вырулил в воздух, круто огибая деревья и бешено набирая высоту.

Может ли быть мгновение счастливым и вместе с тем — ужасающим? Потом последовало множество мгновений, подобных этому. Это было чудо, чудесное исцеление чело­века, который выглядел так, как и полагается выглядеть калеке, и в то же время что-то тревожное должно было произойти, когда эти двое вернутся на землю. Масса людей теперь превратилась в плотную, застывшую в ожидании группу, а плотная группа людей — толпа, и в этом нет ни­чего хорошего. Шли минуты, и глаза сверлили малюсень­кую точку, беззаботно летевшую в солнечных лучах, и дол­жно было произойти что-то ужасное. Тревл Эйр, сделав несколько плавных ленивых восьмерок, тугую спираль, застыл в воздухе над забором, похожий на медленную шумную летающую тарелку, которая собирается призем­литься. Если бы у него была хоть крупица здравого смысла, он бы высадил своего пассажира на дальнем конце поля, — быстро высадил бы и исчез. Людей стало больше, появи­лась еще одна инвалидная коляска, которую бегом катила какая-то женщина.

Дон подъехал к толпе, развернул самолет так, что про­пеллер оказался с другой стороны, и заглушил мотор. Лю­ди подбежали к кабине, и на какое-то мгновение мне показалось, что они собираются сдирать обшивку с фюзеляжа, чтобы добраться до тех двоих.

Было ли это трусостью? Я не знаю. Я побрел к своему самолету, включил клапаны и зажигание, запустил пропел­лер, чтобы заработал мотор. Затем забрался в кабину, по­вернул Флита против ветра и взлетел. Последний мой взгляд запечатлел Дональда Шимоду, сидящего на самом краю своей кабины, а вокруг него была толпа.

Я повернул на юго-восток, затем на восток, и вскоре на первом же большом поле, где были деревья, дающие тень, и ручеек, из которого можно пить, я приземлился на ночь. Поле было далеко от города.

 

 

Главы 6 и 7